Луи Арагон «Предсказан век добра»

 

 

7 ноября 1977 года, в праздничный день 60-й годовщины Октябрьской революции, в Кремле состоялась волнующая церемония. Знаменитому французскому поэту и общественному деятелю Луи Арагону был вручен Орден Дружбы.

За три дня до этого торжественного события Арагон провел несколько часов в издательстве «Прогресс», директором которого в 1970-е – 1980-е годы был автор этих строк. Во время нашей беседы за чашечкой кофе гость вспоминал, как в далеком 1933 году он работал редактором в Издательском Товариществе иностранных рабочих в СССР («Инорабочем») — предшественнике «Прогресса». Говорили мы и о визите Луи Арагона в СССР в октябре 1957 года. Тогда 60-летие Арагона было отмечено Международной Ленинской премией «За укрепление мира между народами». На следующий день после официального сообщения об этой награде, 4 октября 1957 года, в космос был запущен первый советский искусственный спутник Земли. В тот же памятный день Луи Арагон и его друг, тогдашний корреспондент в Москве газеты «Юманите», писатель Пьер Куртад побывали во французской редакции Московского радио, в которой в то время работал автор этих строк.

С тех пор и началось наше дружеское знакомство с Луи Арагоном, которое продолжалось почти четверть века. Быть может, именно под влиянием волнующих воспоминаний Луи Арагон оставил в Книге гостей издательства такое неожиданное уведомление: «Вольфу Седых. Открывая этой записью новую страницу этой книги, я выражаю настоятельное пожелание, чтобы издательству «Прогресс» (Москва), как при жизни моей, так и после смерти, была предоставлена полнейшая свобода выбора при издании моих трудов без каких-либо обязательств по выплате авторского гонорара, о чем я уведомлю моих французских издателей,  в частности, главного из них — издательство «Галлимар».
Арагон, 4 ноября 1977».

Луи Арагон родился в Париже почти на стыке двух столетий, 3 октября 1897 года, и детство провел в доме богатого сановника Луи Андрие, всячески скрывавшего свое побочное отцовство. Бывший французский посол в Испании, он придумал для внебрачного сына звонкую фамилию — по названию одной из провинций Испании.

Пройдет много лет, прежде чем мать Луи Арагона, вынужденная все это время выдавать себя за его старшую сестру, откроет сыну тайну его рождения. Юноша учился тогда на медицинском факультете Сорбонны.

Отсюда, со студенческой скамьи, и отправился двадцатилетний Арагон санитаром в мясорубку Первой мировой войны. Много лет спустя в автобиографической  он вспоминал:

С изнанки увидали мы

Войну в дни третьей той зимы…

Из рваных недр земли возник

Распаханного тела крик.

 

Огонь войны опалил душу юного Арагона. Он, как и миллионы его соотечественников и современников, навсегда возненавидел милитаризм и все, что его порождает и питает. Беседуя впоследствии с известным журналистом Франсисом Кремье, Арагон говорил: «Я принадлежу к тому поколению, которому не было двадцати, когда в 1914 году разразилась Первая мировая война, и в наших душах уже зрело негодование. Мы стали свидетелями того, как почти все французские писатели приспосабливались к условиям войны и, оправдав их, превращались в ее апологетов; мы же, те, кто еще не дорос до военной службы или попал на нее, когда смертоносный конфликт затянулся, считали бесчестной тактику Антанты, ее наступление на сферу мышления и творчества. Что касается меня, то, по-моему, уже с 1916 года во мне нарастал гнев, который пресловутая Победа так и не смогла угасить». Однако  искавшее выхода чувство протеста будущего поэта поначалу было еще неясным, неопределенным, о чем свидетельствуют его ранние опыты на ниве литературы.

Первые стихи, вошедшие затем в поэтический сборник «Фейерверк», он пишет во время войны, в 1917 году. Вскоре молодой поэт примыкает к дадаизму, модернистскому направлению в искусстве, наиболее известными представителями которого были Тристан Тцара, Поль Элюар, Андре Бретон, Филипп Супо. Дадаизм явился своеобразной реакцией группы «разгневанных» молодых людей на ужасы мировой войны и порожденный ею кризис. Провозгласив свои искания «логическим нигилизмом», эти бунтари отрицали все и вся, не только лицемерие и фальшь служителей буржуазного искусства, но зачастую и подлинные ценности культуры ради нарочито усложненной словесной игры. Придет время, и Арагон сам даст такую оценку этому периоду своего творчества: «Тут начинается великий сумрак слов… Тут начинается дремучий лес фиглярства.»

Стоит ли удивляться тому, что основанное на такой зыбкой почве, хрупкое строение дадаизма быстро развалилось, словно карточный домик? В 1924 году большинство бывшей группы французских дадаистов примкнуло к другому направлению в искусстве — сюрреализму, которое поначалу притягивало Луи Арагона своей «революционностью». В то время сюрреализм действительно был вызовом буржуазному искусству, недаром это течение привлекло к себе ряд талантливых прогрессивных поэтов. Увы, вскоре Арагону пришлось убедиться в том, что за «р-революционной» фразой сюрреализма нередко скрывался анархизм, весьма далекий и от истинного, большого искусства, и от реальных интересов французского народа. Обращаясь позднее к своим коллегам-литераторам, Арагон скажет: «…Всякий раз, как вы отходите от действительности, вы в первую очередь отходите от Франции. Я эту болезнь уже перенес».

Что помогло поэту сравнительно быстро избавиться от «болезни» формализма в искусстве, хотя он и сумел в своем творчестве сохранить лучшие достижения сюрреализма в области слова? Прежде всего, огромный, редкий талант и непреоборимое стремление к правде и в искусстве, и в жизни. Его самобытное дарование уже чувствуется и в ранних стихах, и в первых прозаических произведениях, относящихся к 1920-м годам, таких, как «Анисе, или Панорама», «Приключения Телемака», «Вольнодумство», а затем и в книге «Парижский крестьянин». Во многих его творениях тех лет все громче звучит осуждение мира капитала, все отчетливей проявляется стремление к подлинному революционному переустройству общества, основанного на наживе, насилии и лжи. От анархистского, индивидуалистического бунтарства Арагон постепенно шел к активному участию в революционной борьбе трудовых масс.

И вполне естественным, закономерным было вступление поэта в 1927 году в ряды Французской коммунистической партии, в которой он по праву видел наследницу свободолюбивых традиций своего народа. Много лет спустя Арагон напишет стихотворение, посвященное партии коммунистов:

И все же я избрал широкую дорогу:

Пусть было больно мне, пусть я кричал порой —

Но научился я идти с другими в ногу,

Чтоб с песнею моей шагал рабочий строй…

Мы видим в Партии грядущих дней подобье

Тех солнечных времен, куда ведет наш путь;

Вот почему враги спешат в бессильной злобе

Ее под колесо швырнуть

 

Разумеется, решение поэта связать свою судьбу с Французской коммунистической партией перекликалось и с его интересом к родине Великого Октября, к народу, давшему миру Ленина. Рассказывая позднее в одном из своих стихотворений об этой стране, о ее городах «митингующих, полных до края опять накипающей страстью», Арагон напишет: «Ленина я достаю из своего чемодана в Ля-Сьота, в Устарице или в Сен-Пьер-де-Кор».

Именно в ту пору, а точнее, в 1928 году он встречается в Париже с поэтом Владимиром Маяковским, и это знакомство, вскоре переросшее в сердечную дружбу, имело огромное значение для всей дальнейшей творческой судьбы Арагона. Поясняя впоследствии искреннее восхищение своим выдающимся русским собратом, он говорил, что «для нас Маяковский — прежде все создатель современной политической поэзии, и этого факта никому не стереть со страниц истории; он был поэтом своей Родины, поэтом Октября, поэтом международной солидарности; и именно сегодня в нашей общей великой борьбе за мир голос Маяковского перекрывает голоса всех других поэтов».

Подчеркивая органическую связь гражданской и любовной лирики в творчестве советского поэта, Арагон добавлял: «Величие Маяковского в том, что он стал создателем современной политической поэзии отнюдь не из-за невозможности писать о чем-то другом, а именно потому, что прежде всего он был величайшим поэтом любви среди современников!»

И можно ли не видеть близости творческого и общественного пути самого Арагона и пути Владимира Маяковского, что, собственно говоря, и лежало в основе их взаимной симпатии? Автору этих строк не раз доводилось слышать воспоминания о встречах с Маяковским от самого Арагона. Неплохо зная русский язык, французский поэт сравнивал своего советского друга с «маяком», который высветил ему путь в литературе.

В памятном 1928 году Луи Арагон знакомится в Париже с еще одним представителем нашей страны. Это была Эльза Триоле, вскоре она стала и женой, и  соратницей писателя на литературном поприще.

Впоследствии поэт посвятил Эльзе Триоле немало чудесных строк, воспевая прекрасный образ женщины и возвышенное чувство любви.

Дружба с Владимиром Маяковским, а затем знакомство с Максимом Горьким и другими советскими писателями не могли не облегчить Арагону поиск верного пути в искусстве, к которому он интуитивно стремился с молодых лет.

Но что означало для него верный путь в литературе, искусстве? Вот что говорил по этому поводу сам поэт. Напоминая в одной из своих речей о богатейшей истории искусства Франции, лучшие представители которого черпали свою жизненную силу в национальной действительности, Арагон подчеркивал: «Французский реализм — то победа, ради которой наши писатели и художники веками отдавали все то лучшее, что у них было, это зрелый плод французской прогрессивной мысли, и те писатели, те художники, которые — хотят они того или нет — полномочно представляют сегодня нашу страну, уже не расстанутся с ним».

Однако реализм для Арагона не является каким-то раз и навсегда данным, застывшим понятием, сковывающим творческие поиски, нивелирующим индивидуальный почерк, стиль художника. В 1962 году Арагон говорил: «Я за открытый реализм, не академический, не застывший, а способный к развитию, который признает новые факты и не довольствуется теми, которые давным-давно сглажены, обглоданы и переварены; реализм, который изменяется на ходу, готовый вобрать в себя все новое, который не довольствуется приведением всех трудностей к общему знаменателю, который существует не для того, чтобы располагать события в предустановленном порядке, но для того, чтобы идти впереди них; реализм, который помогает изменять мир, который не успокаивает нас, но будит, а подчас и выбивает из колеи».

Подтверждением этих слов может послужить творчество самого Арагона, глубоко уходящее своими корнями в национальную почву. Начиная с 1930-х годов, оно обретает новые краски и социальное звучание. В поэме «Красный фронт», написанной в 1931 году, поэт рисует два различных Парижа — буржуазный и пролетарский, показывает острейшие противоречия между миром капитала и миром труда. Сердечной симпатией к простым труженикам проникнуты и другие стихотворения этого периода, такие как «Музыка будней», «В один прекрасный день», «Песня ловцов жемчуга».

В 1930 году поэт совершает первую поездку в Страну Советов, принимает участие в Международной конференции революционных писателей, проходившей в Харькове, затем недолго работает корреспондентом «Юманите». В те годы он сотрудничает и в «Издательском товариществе иностранных рабочих в СССР». Многочисленные поездки по нашей стране, дружеское общение с советскими людьми вдохновляют Арагона на создание ярких произведений, например, поэмы «Ура, Урал!». Воспевая трудовые свершения наших людей, не скрывая в то же время трудностей и проблем, встающих перед строителями нового общества, он писал: «Это страна ленинизма, страна, что с лопатой в руке отвечает призыву грядущего…»

Возвращаясь впоследствии к этой поэме, Арагон писал: «Нужно принять во внимание, что в 1930 году СССР поражал воображение зрелищем народного энтузиазма и трудового героизма — чертами, раскрывающими, наверное, поэтическую сторону Октябрьской революции. (У советских поэтов выразившуюся в том, что именовалось там революционным романтизмом). Но все это выявлялось на фоне страданий и бедствий великого народа, который в течение трех лет принимал участие в чуждой ему войне, а потом вынужден был отражать вооруженную интервенцию, предпринятую несколькими странами (в том числе, увы, нашей — с суши, с моря и с воздуха). Последствием было ужасное положение в деревне — и это при неурожае из года в год, при необходимости восстанавливать и перестраивать, жертвовать всем ради развития отсталой промышленности. Но мне хотелось, чтобы моя поэзия служила делу народа, поразительный характер которого открывался мне тогда, чтобы она защищала его, воспевала… и к тому же меня приводила в ярость антисоветская пропаганда, царившая у нас в ту пору, когда известный плакат со всех сторон вопил про «нож в зубах»… И ко всему этому следует добавить то, что теперь именуется «левачеством», от которого не была свободна и моя партия в ту эпоху, когда я стал ее членом; его следы — и не только следы — можно обнаружить во всем, что писалось сюрреалистами… и мною в числе других… У меня все это приобретало характер реальности и сопровождалось резкими выпадами против буржуазии, полиции и политических противников (ведь после раскола в Туре в 1920 году социалисты и коммунисты, ставшие врагами, легко переходили ко взаимным оскорблениям, а у меня эта склонность еще усугублялась свойственной сюрреалистам привычкой клясть все и вся). Добавим, что недалек был час торжества гитлеризма в Германии».

В арагоновской прозе постепенно берет верх реализм, и неслучайно писатель объединяет свои крупнейшие романы под общим названием «Реальный мир».

Первые два романа этого цикла, «Базельские колокола» и «Богатые кварталы», вышли соответственно в 1934 и 1936 годах, два других — «Пассажиры империала» и «Орельен» — в годы Второй мировой войны и, наконец, пятый — «Коммунисты» — в послевоенное время. Все эти произведения рисуют широкую панораму жизни французского общества конца ХIХ – первой половины ХХ века.

В романе «Базельские колокола» Луи Арагон, основываясь на исторических документах, рассказал о Международном антивоенном конгрессе, состоявшемся 24 ноября 1912 года в швейцарском городе Базеле. В тот день в старинном соборе. предоставленном участникам конгресса местным епископом, собрались пять сотен посланцев социалистических партий и других делегатов из многих стран. «В этом выражался союз креста и социализма», – писал Арагон, напоминая, что в тот день соборные колокола «звонили о войне, об опасности. Они не могли отвыкнуть от своей вековой роли». Между тем воротилы и наемники глобального капитала упрямо продолжали готовить кровавый передел мира. «По всему европейскому небу и там, в далекой Америке, собираются темные тучи, насыщенные электричеством войн.Народы видят, как тучи сгущаются, но за тенью их не видно места их рождения», — замечал проницательный писатель, называя имена «ростовщиков» и «акционеров» готовившейся всесветной бойни. «Виснеры, Рокфеллеры, де Вандели, Финлейи, Круппы, Путиловы, Морганы, Жозефы, Кенели движутся в закрытых для толпы высших сферах, где решаются судьбы масс…Война. Готовится война. Вот она».

«Мне не хочется смеяться над огромной толпой, собравшейся в Базеле, над огромной надеждой, которая будет обманута», – признавался Луи Арагон. – Тогдашние правители Европы не только не услышали набатные сигналы тревоги, но поспешили использовать убийство сербским террористом австрийского кронпринца как повод для разбойничьей схватки за передел  мира.

Названные произведения Арагона, за исключением романа «Коммунисты», создавались в 1930-е годы, отмеченные во Франции растущей угрозой фашизма и войны с одной стороны, и успехами Народного фронта — с другой. Именно в этот период Луи Арагон сближается с Роменом Ролланом, Анри Барбюсом, Полем Вайяном-Кутюрье, Жаном Ришаром Блоком, а также с руководителями Французской компартии Морисом Торезом, Марселем Кашеном, Жаком Дюкло и другими видными деятелями. Многим из них он посвятит впоследствии прекрасные очерки и эссе, которые станут образцом мемуарной литературы и художественной публицистики.

Публицистика Арагона не уступает его поэзии и романам. Да и может ли быть иначе, если писатель относится к публицистике как к подлинному, высокому искусству, особому художественному жанру, который позволяет оперативно, по-боевому, страстно откликнуться на важнейшие события? Арагоновскую публицистику можно сравнить с передовым воинским эшелоном, что первым бесстрашно идет в атаку, увлекая за собой другие подразделения. И если большинство его публицистических произведений на долгие годы остается в боевом строю, то это потому, что они точно, правдиво и в прекрасной художественной форме отражают самую суть событий, их исторический и философский смысл.

Перечитайте, например, его статьи и очерки: «Рабочие Парижа штурмует небеса», «Пусть снится вам только Испания», «Истинная Германия», «Речь на заключительном заседании Второго конгресса писателей в защиту культуры». Они были написаны в 1930-е предвоенные годы. Но разве и сегодня не помогают они прогрессивным людям планеты в борьбе против новой военной угрозы, против империалистической реакции и мракобесия?

А творчество Луи Арагона периода Второй мировой войны? Разве не вошло оно в летопись антифашистской борьбы как блестящий пример патриотического служения своей родине, народу, делу свободы и мира? В годы войны, пережив в рядах армии трагедию и позор разгрома Франции, скрываясь затем в южной зоне страны, поэт активно содействует созданию нелегальных групп движения Сопротивления, налаживанию подпольных связей и, конечно же, пишет. В вышедшем в 1941 году сборнике стихотворений «Нож в сердце» Арагон, нередко выступавший под псевдонимом Франсуа Гневный, сравнивает поэта с соловьем: «Может петь и при страшном обстреле соловей — сиротой сирота, мы под пулями все-таки пели…»

О чем писал Арагон? Об ужасах мирового кровопролития: «Война живую плоть кромсает сталью снова, но тело не пирог, чтоб резать на куски.» О своей поруганной врагами родине: «Посмотрите, шагают по нашей земле, сапогами стуча, чужеземные своры». Франсуа Гневный зовет соотечественников к сопротивлению захватчикам: «Франтиреры французские, слышите ль вы, как из тюрем сыны наши вас призывают? Становитесь в ряды — батальон наступает!»

В творчестве поэта тех лет личные мотивы как никогда переплетаются с гражданственными, образ любимой женщины сливается с величавым образом Родины:

Вы можете поэта осудить

На вечное молчанье, на тюрьму.

Но в личном плане Францию любить

Не в вашей власти отказать ему.

 

Трудно без волнения читать стихотворения Арагона, что воспевают подвиги Габриеля Пери, Пьера Семара и других патриотов, павших в борьбе против врага, и прямо призывают французов к вооруженному выступлению против захватчиков:

Просыпайся, кто спит! Не сгибайся, кто тужит!

Пусть нас горе не гложет, веселье не кружит.

Пусть примером нам русское мужество служит.

Слушай, Франция! На зиму нож припаси!

 

Поэт обращается с такими проникновенными строками к ФКП, которую за жертвы, понесенные в борьбе против фашистских оккупантов, называли «партией расстрелянных»: «Мне партия дала живую суть отчизны. Спасибо, партия, за грозный твой урок».

Борьба Французской коммунистической партии, ее рядовых бойцов и руководителей занимает почетное место в творчестве писателя, который три десятилетия подряд неизменно избирался членом ЦК ФКП. В 1946-1953 годах были опубликованы две книги мемуаров и документальной прозы «Человек — коммунист», составленные из лучших публицистических произведений Арагона на эту тему. Писатель рассказывает о руководителях ФКП Морисе Торезе и Жаке Дюкло, о выдающихся литераторах-коммунистах Поле Вайяне-Кутюрье и Габриеле Пери, о мужестве расстрелянных и замученных фашистами бойцов партии. Эти рассказы лаконичны, основаны на точных фактах и документах и в то же время чрезвычайно художественны, образны, волнующи. Из многих жизнеописаний реальных деятелей ФКП складывается обобщенный образ коммуниста. «Человек-коммунист,- пишет Арагон,- рабочий, крестьянин, интеллигент — это человек, который увидел однажды мир так ясно, что уже не может забыть этой обретенной ясности, и она навсегда стала ему дороже всего, дороже кровных интересов и даже собственной жизни. Человек-коммунист — тот, кто ставит человечество выше себя самого. Человек-коммунист — тот, кто не требует ничего для себя, но хочет всего для человечества. Да, у него тысячи желаний, он жаждет счастья, здоровья, безопасности, но не для себя только, а для всех, и готов заплатить за это собственным здоровьем, собственным счастьем, собственной безопасностью и самой жизнью своей».

Крупнейшим произведением Арагона стала пятитомная эпопея «Коммунисты», вышедшая из печати в 1949-1951 годах. (В 1967 году было опубликовано новое, доработанное издание романа). Это поистине монументальное творение  повествует о трагедии, пережитой французским народом в 1939-1940 годах, о первоначальном этапе борьбы коммунистов и других патриотов против фашистских захватчиков. В живых образах слесаря Валье, металлиста Бланшара и его супруги Полетты, фронтовика Жозефа Жигуа, потерявшего на войне обе руки и глаз, показаны простые труженики, рядовые представители Французской коммунистической партии, связанной неразрывными узами с народными массами.

Конечно, Арагон ясно видит, сознает всю сложность, противоречивость современного мира. Его творчество насыщено глубокими философскими раздумьями о смысле жизни, о назначении человека на земле. Поэт постоянно ищет ответы на многие трудные, нередко мучительные вопросы, не оставляющие в покое его разум и душу: «К земле приникнув ухом, я слышу дальние и горестные стоны, которые пронизывают мир». Он видит главное назначение художника в самоотверженном служении людям, человечеству: «Себя раздав без сожаленья, не ожидая награжденья, уйди как и пришел — нагой». Но творчество поэта глубоко оптимистично, ибо он твердо верит в жизнь, любовь и справедливость на земле:

Пой жизнь и пой людей, для жизни сотворенных

Детей, и аромат лаванды в летний зной,

Пой на мотив любви, пой на слова влюбленных,

Пой силу рук своих, труд каждодневный пой.

Пой розу, пой лазурь своих небес бездонных…

Предсказан век добра — и он перед тобой.

 

В 1965 и в 1967 годах один за другим выходят его экспериментально-лирические романы «Гибель всерьез» и «Бланш, или Забвение», а в 1971 году — роман «Анри Матисс».

Книга о Матиссе создавалась, по словам автора, на протяжении почти трех десятилетий. Поэт с молодых лет восхищался творчеством художника, но первую заметку о нем опубликовал в 1941 году, уже после личного знакомства со своим кумиром, а последние его эссе о Матиссе относятся к концу 1960-х годов. Все это придало книге особое очарование: долголетние, углубленные размышления поэта о живописце, обогащенные личным общением с ним, позволили на редкость ярко осветить творчество Матисса. Поэт подробно рассказывает о встречах и беседах с художником в Ницце, в годы гитлеровской оккупации. «Мы в долгу у Матисса за то, что в самые тяжкие для нации дни — вчера, когда мы были унижены, сегодня, когда у нас еще столько руин, — он сберег и продолжает сберегать лучезарный лик Франции», — провозглашал поэт в 1946 году.

Неутомимый труженик, посвятивший всю свою жизнь высокому творчеству, Луи Арагон с восхищением отзывается о самоотверженной преданности Матисса подлинному искусству: «На протяжении почти пятидесяти шести лет этот художник трудился не покладая рук. Он работает, как дышит… Вся его жизнь — отрицание роскоши, если понимать под роскошью бесполезное, если понимать под роскошью лень, если понимать под роскошью ту роскошь, которая задевает как оскорбление рабочего человека».

Арагон рассказывает о таком эпизоде из жизни художника. В начале 1941 года у Матисса была обнаружена смертельно опасная опухоль. Тогда живописец сказал хирургу, настроенному не очень оптимистично: «Дайте мне три-четыре года, чтобы завершить мой труд». «В этих словах весь Матисс», — замечает Арагон.

— Я немного завидую вам, советским людям, — говорил мне Арагон.- Ведь ваша страна обладает едва ли не самым богатым в мире наследием Матисса. Это огромное, бесценное сокровище. Берегите его…

И на титульном листе своего произведения поэт набросал: «С благодарностью за перевоплощение этой книги, которая для меня не просто книга, а образ человека, которого я долго любил, нашего великого Анри Матисса, вместе с которым я провел первые два года войны 1939 года, — этот автограф, написанный на пороге 81-го года моей жизни. Арагон».

Этот автограф  напоминает мне о двух гигантах, что в самые тяжкие годы помогли сберечь лучезарный лик их родины.

Творческий путь Арагона может послужить примером плодотворного сближения и слияния поэта с народом, самоотверженного служения ему. Еще в предвоенные годы, выступая на II Международном конгрессе писателей в защиту культуры, он обращался к своим коллегам с таким призывом: «Погрузитесь в национальную действительность, чтобы возродиться во всеоружии подлинного гуманизма. Черпайте свое вдохновение в животворном языке нации и, выражая ее, выражайте себя; тогда ваше творчество окажется не искрой индивидуального таланта, а воплощением человеческого гения, ибо будет отмечено печатью национальной действительности».

Романы, новеллы, эссе, публицистика, мемуары — словом, все прозаические творения Арагона по праву утвердили его в числе выдающихся писателей нашего времени. «Лучшей французской прозы не существует», — так отзывался об искусстве своего литературного собрата другой маг слова — Андре Моруа. Но даже если бы не было арагоновской прозы (что трудно себе представить), то его изумительная поэзия все равно снискала бы ему всемирную славу.

Напомним лишь о его основных поэтических сборниках, вышедших в годы войны и в послевоенный период: «Глаза Эльзы», «Паноптикум», «Французская заря», «Снова нож в сердце», «Глаза и память», «Мои караваны», «Поэты», «Меджнун Эльзы», «Комнаты», «Неоконченный роман». Это только часть огромного, сложного и неповторимого мира арагоновской поэзии. Что характерно для этой поэзии? Прежде всего, как и для творчества Маяковского, теснейшая связь, переплетение, взаимопроникновение гражданской и любовной лирики и беспредельная искренность: «Обо всем напрямик, безо всяких прикрас, о друзьях, о любви говорить я готов». Мужественность, непоколебимая решимость отстаивать свои принципы до конца: «Я не из тех, кто с жизнью плутовал… Я никогда не прятался об бури.» Рыцарское преклонение перед женщиной, безграничное уважение к истинной, бескорыстной любви: «До потери рассудка любить… чтоб весь свет был в счастье твоем». И наконец, поразительное богатство слова, редкая образность языка, чудесная гармония содержания и формы большинства его поэтических творений. Критики справедливо отмечают, что в поэзии Арагона полноправно живут сонеты, октавы, терцины, все формы современного свободного стиха.

И если в искусстве, в многообразной деятельности Арагона встречаются спорные моменты, то не объясняются ли они чаще всего противоречивостью окружающего его мира, сложностью задач, которые приходилось решать поэту? Подлинной творческий поиск, смелый эксперимент не всегда и не сразу сопровождаются успехом, но таят в себе и возможность досадного промаха, неудачи.

Образ Арагона будет незавершенным, если не напомнить о его огромном вкладе в дело взаимопонимания, сотрудничества и дружбы между народами, и прежде всего между народами Франции и нашей страны. Если в свое время французские читатели смогли познакомиться на своем родном языке со многими произведениями русских, советских писателей, то этим в значительной степени они были обязаны Луи Арагону и Эльзе Триоле.

В 2013 году в издательстве «Автограф века» вышел подготовленный Юрием Панковым и автором этих строк двуязычный сборник «Такая лиричная кириллица Луи Арагона. Si lyrique cyrillique de Louis Aragon». Это издание вызвало большой интерес посетителей международного Парижского книжного салона 2013 года и отклики в прессе. Президент Общества друзей Арагона, ответственный секретарь газеты «Леттр франсез» Франсуа Эйшар писал в статье «Арагон и Россия», опубликованной в «Литературной газете»: «В течение долгого времени В.Седых работал директором московского издательства «Прогресс» и, будучи русским издателем произведений Арагона, часто встречался с писателем. В.Седых и Ю.Панков решили опубликовать двуязычную антологию, охватывающую все стороны деятельности Арагона, уделив особое внимание страстному интересу писателя к русской литературе, одним из самых ревностных защитников которой он был вместе с Эльзой Триоле на протяжении многих лет. Благодаря им обоим на французский язык была переведена сотня замечательных произведений, в том числе и тех авторов, которые писали на других языках народов СССР. Даже одна эта сторона деятельности Арагона свидетельствует о его редкой открытости. Писательская чета выступала в защиту прав литераторов, когда они попирались по политическим мотивам.

Интерес Арагона к литературам различных республик СССР привел его к познанию глубин советского общества и его проблем, которые, согласно бытующим на Западе враждебным и упрощенным взглядам на это общество, не подлежали решению. Это познание объяснялось тем фактом, что Арагон прекрасно понимал замысел любого произведения и его цель, а также его связями с советскими писателями. Многим из них он оказывал поддержку, способствуя публикации во Франции их произведений. Такому познанию помогали и его статьи, которые содействовали известности литературы этой огромной страны. Благодаря всем этим обстоятельствам Арагон был одним из французов, наиболее информированных о том, что происходило в Москве в литературной сфере.

В этом томе содержатся поэтические и прозаические произведения, критические статьи о литературе, политические тексты (некоторые из них касаются истории СССР), письма, автографы и богатая иконография, которая сама по себе вполне достаточна для того, чтобы читатели заинтересовались этим трудом.

Для презентации книги был избран текст Леона Робеля, известного слависта, автора произведений об образе России во французской литературе. Фрагменты этого текста, посвященные вкладу Арагона в данную область, послужили предисловием к книге. Ничего лучшего нельзя было бы сделать, учитывая высоту видения Леона Робеля. Воспроизведенные в книге автографы являются знаками даже тогда, когда речь идет о банальностях, — это всегда интересно и поучительно.

Большой интерес вызывают также и приведенные в книге письма, которые свидетельствуют о накале литературной и политической борьбы, которую вел Арагон.

Это увлекательное и неожиданное произведение с особой силой высвечивает некоторые малоизвестные аспекты жизни и творчества Арагона. В то же время оно представляет собой весомый вклад в историю литературных связей между Францией и Россией».

В 1962 году в парижском издательстве «Пресс де ла Сите» вышла в свет «Параллельная история СССР и США». Автором двух томов, посвященных «Истории СССР — 1917-1960 годы», был Луи Арагон.  «Американский» том подготовил известный писатель Андре Моруа. Четвертый том содержал тексты обоих авторов: «Беседы с именитыми американцами» и «Суждения именитых советских людей».

В аннотации к этому изданию говорилось: «Следует отметить, что избранный период открывается решающей датой для одного и другого  народов. 1917 – это не только год революции Ленина, но также год объявления войны президентом Вильсоном, что означало включение Соединенных Штатов в мировые дела». Даже из  этой краткой аннотации можно сделать такой вывод: первым законодательным актом «революции Ленина» или Великой Октябрьской социалистической революции 1917 года был Декрет о мире, предлагавший  «всем воюющим народам и их  правительствам  начать немедленно переговоры о справедливом демократическом мире». А первым законодательным актом президента США Вильсона было объявление войны. С тех пор обе эти  великие державы придерживались избранной руководителями каждой из них в 1917 году стратегической цели. Неизменная цель Советского Союза, а в XXI веке и Российской Федерации — это   справедливый демократический мир. Между тем наследники президента Вильсона — руководители, а также финансово-промышленные, монополистические  круги США угрожают человечеству войнами ради передела мировых ресурсов в своекорыстных интересах.

Беседуя с Луи Арагоном о «Параллельной истории», уже упомянутый Франсис Кремье заметил: «Написать историю СССР с 1917 года до наших дней — это, по-моему, не входит в задачи романиста; это скорее труд историка, требующий изысканий и, вероятно, куда более обременительный. Почему вы взялись за работу, занявшую у вас четыре года жизни?»

Ответ Арагона: «Если бы вы дали мне два часа, я объяснил бы это вам сейчас же. Но не будем на этом останавливаться, чтобы не зайти слишком далеко. Бесспорно одно: наша жизнь вступила, вообще говоря, в такой период, когда вопросы истории этого важнейшего исторического периода приобрели для многих такую же важность, как и для меня. Располагая некоторыми данными, я с наслаждением или, по крайней мере, с охотой углубился в исследование событий, о которых имел, в общем-то, самое поверхностное представление. Я полагал, что хорошо было бы покончить с нагромождением лжи, шедшей — скажу, хоть и не люблю употреблять это выражение, — и справа, и слева, потому что разъяснение, разоблачение всей этой лжи было для меня делом чести, касавшимся самых основ нашей жизни».

Думается, что в наши дни, в XXI веке, эти размышления выдающегося писателя о важности изучения истории и о необходимости правды истории приобретают особое значение.

Заслуги Арагона в деле укрепления дружественных отношений между Францией и нашей страной были отмечены двумя советскими орденами — Октябрьской Революции и Дружбы. Получая в 1977 году в Кремле Орден Дружбы, Арагон подчеркнул, что является давним другом Советского Союза. «Когда я впервые приехал в вашу страну, в ней еще заметны были следы гражданской войны, — заметил поэт. — Впоследствии каждый раз, когда я приезжал к вам, я видел, как менялся облик вашей родины. Но то, что я увидел сейчас, превосходит все слова, которыми я мог бы выразить свое восхищение теми огромными переменами, происшедшими в вашей стране за столь короткий срок. Ведь шестьдесят лет — это всего лишь срок одной человеческой жизни. Сейчас в странах Запада многие люди не уверены в завтрашнем дне… Спасибо за то, что существует ваша великая страна».

Гигантские перемены познали наша страна и весь мир со времен Великого Октября, о котором Луи Арагон впервые услышал в окопах Первой мировой войны. Тогда он был фронтовым санитаром и еще безвестным молодым поэтом. Но не с того ли грозового времени и начался для него тернистый, но славный путь, который привел его к вершине поэтического Олимпа и всемирному признанию? И не с тех ли пор вступил поэт в суровую битву за социальный прогресс, за человеческое счастье, за торжество мира на земле, о чем он вновь написал в одном из своих последних стихотворений:

Здесь на земле одной

С людьми соседи мы —

И мы должны любить,

Как никогда — любить.

 

Я с этим днем сроднюсь,

Как с сыном, что пришел дорогою руин.

Пусть

Будет тверд наш шаг, наш марш,

Наш марш за мир!

Эти строки Арагон сочинил летом 1982 года, в дни проходившего в Париже грандиозного Марша мира. Вместе со своими соотечественниками в колоннах демонстрантов шел 84-летний поэт. Шел, как прежде, как в годы своей молодости.

Тем жарким летом я видел Арагона последний раз… Жизнь поэта была на исходе, он чувствовал себя скверно, очень быстро утомлялся, но пытался работать. После выхода в свет в 1980 году последней его прижизненной книги — сборника рассказов «Правда-ложь» — готовилось к печати в издательстве «Галлимар» 18-томное собрание его поэзии.

На одном из объемистых поэтических сборников Луи Арагон размашисто начертал: «В память о прошлом, о счастливых встречах, о написанных книгах, которые доставляли мне немало радостей, и о многом другом — это доказательство нашей дружбы».

Вручая мне этот сборник (последний его подарок), поэт промолвил: «Вы ведь знаете, детей у меня нет. Книги — это мои дети. В них — смысл моей жизни, мое продолжение».

В канун рождества то же, 1982 года, сердце поэта остановилось…

Во вторник, 28 декабря, тысячи друзей и почитателей Арагона собрались на ставшей вдруг тесной парижской  площади перед зданием ЦК Французской компартии, чтобы воздать последние почести выдающемуся сыну Франции.

В послании, направленном в те дни ЦК КПСС Центральному комитету Французской коммунистической партии, говорилось: «Страстное сердце Арагона билось в унисон с сердцем рабочего класса и трудящихся Франции. Его творчество пронизано гуманизмом и интернационализмом и дорого миллионам людей на всех континентах».

Арагона, выполняя его последнюю волю, похоронили в загородном имении поэта в Сент-Арну-ан-Ивелин, рядом с Эльзой Триоле, скончавшейся в 1970 году. На массивной каменной плите выбиты мудрые строки, напоминающие об удивительной судьбе этой прекрасной человеческой пары — сына Франции и дочери России, чьи жизни и творчество так органически неразрывно переплелись. Они покоятся в задумчивом парке, на берегу неширокой речушки, что неутомимо вращала когда-то колеса скрипучей мельницы. Много лет назад Арагон купил эту мельницу, перестроил ее и превратил в свой загородный дом.

Сколько чудесных произведений было создано здесь, каких только гостей — и французов, и русских, и представителей других наций — не принимали здесь, какое множество задушевных бесед звучало под сводами этой романтичной «Мулен» — Мельницы!

После смерти владельцев «Мулен» был создан Фонд Луи Арагона и Эльзы Триоле. В Национальный центр научных исследований поначалу было передано около 70 тысяч страниц рукописей и 30 тысяч различных документов, многие из которых представляют огромную художественную и историческую ценность. По мнению специалистов, этот дар, завещанный Луи Арагоном Франции в 1975 году, не уступает по своему богатству дару, переданному в свое время родине Виктором Гюго.

Но как-то не вяжется образ Луи Арагона с почтительной музейной тишиной и строгими рядами архивных досье (хотя все это, разумеется, необходимо). Увы, сердце поэта умолкло навечно. А его книги? Они, как это всегда происходит с произведениями истинно великих творцов, продолжают жить, работать, сражаться, укрепляя в людских душах веру в светлое будущее человечества:

Пой жизнь и пой людей, для жизни сотворенных

Детей, и аромат леванды в летний зной…

Пой силу рук своих, труд каждодневный пой…

Предсказан век добра – и он перед тобой.

Хочется верить, что именно XXI век станет веком добра для всего человечества.

Вольф Седых