Делегация французской социалистической партии в Белоруссии. Минск. Конец октября 1963 года

 

На фото: Вольф Седых, Георгий Ратиани, Петр Машеров, Робер Понтийон, Альбер Газье. Минск. 1963 год

Из воспоминаний В. Седых:

«Осенью 1963 года в нашей стране гостила весьма представительная делегация Французской социалистической партии (СФИО) во главе с ее первым секретарем Ги Молле. С этим видным политиком я познакомился в 1956 году, рассказывая в своих радиорепортажах об официальном визите в СССР французской делегации, возглавлявшейся тогдашним премьер-министром Ги Молле. Тогда же я встречался и с другим членом правительственной делегации, министром иностранных дел Франции Кристианом Пино. Оба француза обладали, как оказалось, цепкой памятью. Через семь лет после нашей первой встречи они сразу узнали в сотруднике Международного отдела ЦК бывшего журналиста Московского радио, который в свое время брал у них интервью. «Сomment ça va? Как дела?» — обращаясь ко мне, обронил Ги Молле стандартное приветствие, словно мы виделись до этого совсем недавно.

Между тем с тех пор во Франции и мире произошли серьезные перемены. Тогда, в 1956 году, Ги Молле был главой правительства IV Республики, где власть президента была номинальной, как у английской королевы. В то время Шарль де Голль пребывал в фактической оппозиции к тогдашнему парламентскому «режиму партий», зорко наблюдая из своего поместья Коломбэ-ле-Дез-Эглиз за тревожным развитием событий, в особенности за действиями французской армии, стремившейся подавить вооруженную борьбу народа Алжира за независимость от колониального владычества Франции. Теперь гордый затворник Коломбэ стал полноправным хозяином Елисейского дворца, первым президентом созданной им V Республики, а бывший премьер-министр Ги Молле и Французская социалистическая партия оказались, как и коммунисты, в оппозиции.

Прошедшая семилетка была отмечена драматическими событиями в Венгрии, кровавыми арабо-израильскими схватками, подписанием Эвианских соглашений о мирном урегулировании в Алжире и опаснейшим Карибским кризисом, грозившим перерасти в глобальную термоядерную войну. Тогда, осенью 1962 года, мне довелось быть в числе сотрудников обоих международных отделов ЦК, так или иначе посвященных в перипетии этого острейшего конфликта. В те очень тревожные дни, вернее, часы Никита Хрущев и Джон Кеннеди пытались найти приемлемый для двух сверхдержав и всего человечества выход из тупика, созданного доставкой советских атомных ракет на Кубу в ответ на провокационное размещение аналогичных американских ракет в Турции, близ южных границ Советского Союза. К счастью, компромиссное решение было найдено, и мир вздохнул с облегчением, хотя американские «миротворцы» вскоре обрушились на Вьетнам, развязав грязную войну, затянувшуюся на многие годы.

Об этих и ряде других важных событий напоминалось в справочных документах, подготовленных сотрудниками Международного отдела, в том числе и мной, к переговорам с делегацией социалистов. Особенно старательно мы работали над «Памяткой к беседам», предназначавшейся для «самого». Мы опасались, что импульсивного Хрущева может занести на переговорах, и он отмочит нечто такое, что потом долго придется расхлебывать. Так случалось не раз. Например, во время своего официального визита в США — цитадель мирового капитала советский лидер пригрозил похоронить капитализм. А на Генеральной Ассамблее ООН прибег к ботиночной дипломатии, в знак протеста неистово колошматя пюпитр башмаком, снятым с державной ноги. В нашей «Памятке» были предусмотрены различные неожиданности. К счастью, переговоры прошли довольно гладко, если не считать некоторых каверзных вопросов дотошных социалистов, желавших лично убедиться в демократизме главного разоблачителя сталинского культа личности. Один из таких вопросов звучал примерно так: «Допускаете ли вы возможность существования в вашей стране другой партии, которая, придерживаясь коммунистических принципов, смогла бы по отдельным проблемам внутренней и внешней политики занимать позиции, отличающиеся от ваших взглядов?» Добродушно улыбавшийся до этого момента Хрущев вдруг посуровел и резко пресек дальнейшие рассуждения на провокационную тему: «Нет! Такое невозможно, ибо это будет партия Молотова, партия заграницы!»

Подобная демократия по-хрущевски не пришлась по душе представителям многопартийной страны, и в заключительном коммюнике было зафиксировано, что между КПСС и СФИО остаются серьезные идеологические разногласия. Зато в том же документе подчеркивалось значительное совпадение позиций обеих партий в борьбе за международную разрядку и мир. Кстати, впоследствии Хрущев все же разделил советскую компартию на две — промышленную и сельскую. Это самоуправство лишь осложнило работу обеих партий и вообще жизнь в стране и послужило одной из причин отставки «волюнтариста» со всех постов и превращения его в пенсионера союзного значения.

В нашу делегацию входил и Юрий Павлович Францев, возглавлявший в то время Академию общественных наук. Однажды после ужина, когда французские делегаты, жившие в элитной в то время гостинице «Советская», что на Ленинградском проспекте, поднялись в свои номера, а их русские коллеги разъехались по домам, Юрий Павлович попросил меня ненадолго задержаться с ним в ресторане.

«Давайте чокнемся за процветание МГИМО, за его студентов и преподавателей, — предложил “папа Юра”. — Дай Бог всем им и нам с вами здоровья». Выпили, слегка пригубив. Я знал, что Юрий Павлович болел диабетом, из-за этого был полноват и воздерживался от излишних возлияний. По-видимому, бывшему директору МГИМО просто захотелось поболтать с одним из своих питомцев.

— Откровенно говоря, — улыбнулся «папа Юра», — я не мог даже предположить, что один из наших студентов, частенько манкировавший лекциями ради занятий живописью, станет сотрудником ЦК. К тому же, насколько я помню, у вас были некоторые сложности с анкетой. Не так ли?

— У вас отличная память, Юрий Павлович. Я и сам не ожидал, что буду работать на Старой площади. Так уж случилось.

— Я рад за вас. Но только за важными делами и увлечением искусством не опоздайте с устройством личной жизни. Мне по секрету рассказали, что вы затягиваете с этим делом.

Ах, «папа Юра», «папа Юра»! Даже расставшись с МГИМО, он помнил о своих питомцах, искренне желал им всяческих успехов. И не только на служебном поприще. Насколько я знал, самому Юрию Павловичу не очень-то везло в сугубо личных делах. Серьезно подорвав здоровье в жесточайшей ленинградской блокаде, он женился поздновато и детьми обзавестись не успел, так что его отеческое участие в судьбе мгимовцев дорогого стоило.

После переговоров с Хрущевым и его коллегами несколько гостей провели два октябрьских дня в Белоруссии. Я сопровождал французов в этой поездке и смог поближе познакомиться с бывшими министрами Альбером Газье, Кристианом Пино, Жераром Жаке, Марселем Шампексом и членом руководящего комитета СФИО Робером Понтийоном. Белорусская столица произвела на визитеров отрадное впечатление. «Признаться, — удивлялся не очень-то дружественно относившийся к нашему государству Альбер Газье, — я не ожидал увидеть Минск столь современным, крупным промышленным и культурным центром. Мы знали, что во время войны он был почти полностью разрушен. И вот теперь город не только возродился из руин, словно птица Феникс из пепла, но фактически заново построен».

Придирчивых французов удивили своим вполне современным уровнем и знаменитый тракторный завод, и предприятие по производству автоматических станочных линий. Заинтересовало гостей и такое новшество: многие рабочие этого предприятия были без отрыва от производства студентами созданного здесь же специального факультета Минского университета.

— Ничего подобного, насколько я знаю, во Франции нет, — заметил дородный черноусый бонвиван Марсель Шампекс.

— А мы еще не добились многого из того, чего достигла Франция, — самокритично признался сопровождавший французов на это предприятие Петр Машеров, один из руководителей Белоруссии. Он заслуженно пользовался у своих земляков сердечным уважением и за мужество, проявленное в партизанской борьбе против фашистских оккупантов, особо лютовавших в этих краях. С этим очень скромным человеком, несмотря на его широкую известность, мне посчастливится общаться и по другому случаю.

Французских социалистов не оставило равнодушными и посещение мемориального домика, где весной 1898 года тайно состоялся первый съезд социал-демократических организаций России. По словам экскурсовода, в съезде участвовали лишь девять делегатов, он проходил без Ленина, пребывавшего в то время в сибирской ссылке. И все же именно тогда в Минске было принято решение об образовании Российской социал-демократической рабочей партии (РСДРП). В своем манифесте участники съезда заявили, что русский пролетариат сбросит с себя ярмо самодержавия и продолжит борьбу против капитализма до полной победы социализма.

«В то время, — заключил свой рассказ работник музея, — такое смелое заявление могло показаться несбыточной утопией. Что же мы видим теперь, шестьдесят пять лет спустя? Тогда нашу еще только рождавшуюся партию представляли девять участников ее первого съезда. Сейчас партия насчитывает более девяти миллионов человек, от имени которых Никита Сергеевич Хрущев заявил, что через два десятилетия наша страна придет к коммунизму. Это ли не убедительное доказательство исторической правоты нашей партии?» На такой обращенный к ним патетический вопрос французы лишь дипломатично улыбнулись.

Возвращаясь вместе со мной поездом из Минска в Москву, Жерар Жаке заметил: «Вы знаете, о чем я подумал при посещении этого мемориала? Об удивительных превратностях истории. Фактически партия советских коммунистов и СФИО выросли из одного социалистического корня. Впоследствии многие события, и главным образом Первая мировая война, разделили нас глубоким рвом. Но сколь бы серьезными не были наши идеологические и политические разногласия, мы должны сообща работать ради сохранения мира».

Впоследствии мне, одному из руководителей Общества «СССР — Франция», доведется часто общаться и в Москве, и в Париже со своим коллегой и другом Жераром Жаке, членом президентского совета Ассоциации «Франция — СССР». На сломе двух веков этот убежденный социалист с тревогой и возмущением наблюдал за предательскими деяниями некоторых лидеров нашей страны.

Накануне возвращения на родину один из делегатов неожиданно изъявил желание посетить знаменитый Московский цирк. Любителем циркового искусства оказался известный политик Гастон Деффер, мэр Марселя, председатель парламентской группы социалистов в Национальном собрании, директор газеты «Провансаль», будущий кандидат в президенты Франции и муж популярной писательницы и моей хорошей знакомой Эдмонды Шарль-Ру. Можно было бы назвать и другие титулы этого неординарного француза, но и перечисленных званий оказалось достаточно для того, чтобы именно мне было поручено сопровождать Гастона Деффера в цирк. О, как заразительно хохотал строгий марсельский градоначальник над забавными проделками московских мимов, как горячо аплодировал головокружительным пируэтам бесстрашных канатоходцев и акробатов! Три часа почти непрерывного хохота вперемежку с восхищенными «ахами» и «охами» зрителей на короткое время сблизили нас, таких разных и по возрасту, и по положению француза и русского. Впоследствии совместный поход в цирк облегчил мне, советскому журналисту, дружеские контакты с этим очень влиятельным политиком, который оказался прозорливее своих коллег по делегации.

Спустя десять дней после возвращения на родину Гастон Деффер высказал в одной из своих статей в газете «Провансаль» любопытное предположение. «Долго ли Хрущев будет представлять большинство?» — спрашивал наблюдательный автор и отвечал: «Не уверен. Неудачи во внутренней или внешней политике могут привести к его устранению. В этом случае он сильно рискует, что его заменит какой-либо сталинист». Статья была проиллюстрирована многозначительной фотографией: на трибуне Мавзолея рядышком стоят маршал Малиновский, Никита Хрущев и тогдашний председатель Президиума Верховного Совета СССР Леонид Брежнев. Словно указан и возможный сменщик тогдашнего советского лидера.

Что это? Случайная догадка или прогноз, основанный на глубоком анализе перемен, происходивших тогда в нашей стране? Немного поколебавшись, я включил соображения Деффера в подготовленный мной аналитический обзор откликов французской печати на визит делегации СФИО. Обзор (не без трудностей) преодолел «цензуру» заместителя заведующего Международным отделом Дмитрия Шевлягина, но застрял у Бориса Пономарева. Поразмышляв, секретарь ЦК все же вымарал из обзора тревожный прогноз. Быть может, этот многоопытный политик и сам был не против скорейшего «устранения» непредсказуемого вождя и потому «зарубил» информацию, которая могла бы заставить Хрущева принять необходимые меры для укрепления своей власти? Как знать? Между тем до вынужденной отставки Хрущева оставалось всего несколько месяцев.